Неточные совпадения
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч
живет для души,
по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Впрочем, если сказать
правду, они всё были народ добрый,
жили между собою в ладу, обращались совершенно по-приятельски, и беседы их носили печать какого-то особенного простодушия и короткости: «Любезный друг Илья Ильич», «Послушай, брат, Антипатор Захарьевич!», «Ты заврался, мамочка, Иван Григорьевич».
Скажи
правду, останешься
жив», но и то,
по зрелом размышлении…
— Хороших людей я не встречал, — говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне у собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое вор, Клим Иванович, если
правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать. Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть ребята, застарелые в преступности. Но ведь все
живем по нужде, а не
по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных на поклон прославленному царю…
— Странный, не
правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик
по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и
живет.
— Ради ее именно я решила
жить здесь, — этим все сказано! — торжественно ответила Лидия. — Она и нашла мне этот дом, — уютный, не
правда ли? И всю обстановку, все такое солидное, спокойное. Я не выношу новых вещей, — они,
по ночам, трещат. Я люблю тишину. Помнишь Диомидова? «Человек приближается к себе самому только в совершенной тишине». Ты ничего не знаешь о Диомидове?
— Надо
жить по закону природы и
правды, — проговорила из-за двери госпожа Дергачева. Дверь была капельку приотворена, и видно было, что она стояла, держа ребенка у груди, с прикрытой грудью, и горячо прислушивалась.
Кучер Иван,
по своей части, приобрел замечательное сведение, что здешние лошади
живут будто бы
по пятидесяти лет, и сообщил об этом нам. Не знаю,
правда ли.
Мы видели еще сегодня здесь, в этой зале, что непосредственная сила
правды еще
живет в его молодом сердце, что еще чувства семейной привязанности не заглушены в нем безверием и нравственным цинизмом, приобретенным больше
по наследству, чем истинным страданием мысли.
Старики Бурмакины
жили радушно, и гости ездили к ним часто. У них были две дочери, обе на выданье; надо же было барышням развлеченье доставить.
Правда, что между помещиками женихов не оказывалось, кроме закоренелых холостяков, погрязших в гаремной жизни, но в уездном городе и
по деревням расквартирован был кавалерийский полк, а между офицерами и женихов присмотреть не в редкость бывало. Стало быть, без приемов обойтись никак нельзя.
Но Иван Федорович стоял, как будто громом оглушенный.
Правда, Марья Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!.. это казалось ему так странно, так чудно, что он никак не мог подумать без страха.
Жить с женою!.. непонятно! Он не один будет в своей комнате, но их должно быть везде двое!.. Пот проступал у него на лице,
по мере того чем более углублялся он в размышление.
Уж и били его воры за
правду, а он все свое. Почему такая
правда жила в ребенке — никто не знал. Покойный старик грибник объяснял по-своему эту черту своего любимца...
— Ничего вы не понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. — Да, не понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова, может быть, совсем не подходят, а только все это
правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и
живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать ничего не хотим… да. И еще нам же смешно, вот как мне сейчас.
Но
правда выше жалости, и ведь не про себя я рассказываю, а про тот тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором
жил, — да и
по сей день
живет, — простой русский человек.
— Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне не веруют. А что,
правда (ты за границей-то
жил), — мне вот один с пьяных глаз говорил, что у нас,
по России, больше, чем во всех землях таких, что в бога не веруют? «Нам, говорит, в этом легче, чем им, потому что мы дальше их пошли…»
— А, ей-богу, — вдруг отозвалась Манька Маленькая. — Хотя бы кто-нибудь написал
по правде, как
живем мы здесь, б… разнесчастные…
Оставшись наедине с матерью, он говорил об этом с невеселым лицом и с озабоченным видом; тут я узнал, что матери и прежде не нравилась эта покупка, потому что приобретаемая земля не могла скоро и без больших затруднений достаться нам во владение: она была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками и Старым Тимкиным, которые
жили,
правда,
по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли было очень трудно; всего же более не нравилось моей матери то, что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою и всякий называл себя настоящим хозяином, а другого обманщиком.
Тогда за каждым кустом, за каждым деревом как будто еще кто-то
жил, для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным; и, когда, бывало, в глубоких долинах густел вечерний пар и седыми извилистыми космами цеплялся за кустарник, лепившийся
по каменистым ребрам нашего большого оврага, мы с Наташей, на берегу, держась за руки, с боязливым любопытством заглядывали вглубь и ждали, что вот-вот выйдет кто-нибудь к нам или откликнется из тумана с овражьего дна и нянины сказки окажутся настоящей, законной
правдой.
— Женщина эта
правду сказала. Дети наши
по чести
жить хотят,
по разуму, а мы вот бросили их, — ушли, да! Иди, Ниловна…
— А что, барин, коли
по истинной
правде сказать, — начала она, — так это точно, что она не своей охотой у нас
жила.
— Покуда — ничего. В департаменте даже говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш.
Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и на дому казенной работы
по вечерам довольно будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно будет заработать, рубликов хоть на триста. Квартиру наймем; ты только вечером на уроки станешь ходить, а
по утрам дома будешь сидеть; хозяйство свое заведем —
живут же другие!
Правда, что массы безмолвны, и мы знаем очень мало о том внутреннем жизненном процессе, который совершается в них. Быть может, что продлившееся их ярмо совсем не представлялось им мелочью; быть может, они выносили его далеко не так безучастно и тупо, как это кажется
по наружности… Прекрасно; но ежели это так, то каким же образом они не вымирали сейчас же, немедленно, как только сознание коснулось их? Одно сознание подобных мук должно убить, а они
жили.
— Ничего, только скупая шельма такая, что ужас! Ведь он малым числом имеет 300 рублей в месяц! а
живет как свинья, ведь ты видел. А комисионера этого я видеть не могу, я его побью когда-нибудь. Ведь эта каналья из Турции тысяч 12 вывез… — И Козельцов стал распространяться о лихоимстве, немножко (сказать
по правде) с той особенной злобой человека, который осуждает не за то, что лихоимство — зло, а за то, что ему досадно, что есть люди, которые пользуются им.
— В ваших словах, дядюшка, может быть, есть и
правда, — сказал Александр, — но она не утешает меня. Я
по вашей теории знаю все, смотрю на вещи вашими глазами; я воспитанник вашей школы, а между тем мне скучно
жить, тяжело, невыносимо… Отчего же это?
— Дядюшка, что бы сказать? Вы лучше меня говорите… Да вот я приведу ваши же слова, — продолжал он, не замечая, что дядя вертелся на своем месте и значительно кашлял, чтоб замять эту речь, — женишься
по любви, — говорил Александр, — любовь пройдет, и будешь
жить привычкой; женишься не
по любви — и придешь к тому же результату: привыкнешь к жене. Любовь любовью, а женитьба женитьбой; эти две вещи не всегда сходятся, а лучше, когда не сходятся… Не
правда ли, дядюшка? ведь вы так учили…
Что здесь было
правдой и что выдумкой, никто не удосужился проверить; спросить же сердитого, важного и молчаливого Крейнбринга никто бы не отважился, да он, кажется, знал по-русски одни музыкальные слова, но все равно: юному сердцу нельзя
жить без романтики.
Правда, он писать любил без памяти, писал к ней, даже
живя в одном с нею доме, а в истерических случаях и
по два письма в день.
Правда, не могла она горевать очень много, ибо в последние четыре года
жила с мужем в совершенной разлуке,
по несходству характеров, и производила ему пенсион.
— Я, маменька, не сержусь, я только
по справедливости сужу… что
правда, то
правда — терпеть не могу лжи! с
правдой родился, с
правдой жил, с
правдой и умру!
Правду и Бог любит, да и нам велит любить. Вот хоть бы про Погорелку; всегда скажу, много, ах, как много денег вы извели на устройство ее.
— Вот уж
правду погорелковская барышня сказала, что страшно с вами. Страшно и есть. Ни удовольствия, ни радости, одни только каверзы… В тюрьме арестанты лучше
живут.
По крайности, если б у меня теперича ребенок был — все бы я забаву какую ни на есть видела. А то на-тко! был ребенок — и того отняли!
— Что? не понравилось? Ну, да уже не взыщи — я, брат, прямик! Неправды не люблю, а
правду и другим выскажу, и сам выслушаю! Хоть и не
по шерстке иногда
правда, хоть и горьконько — а все ее выслушаешь! И должно выслушать, потому что она —
правда. Так-то, мой друг! Ты вот поживи-ка с нами да по-нашему — и сама увидишь, что так-то лучше, чем с гитарой с ярмарки на ярмарку переезжать.
— Если
правду говорить, так один действительно уходил
по ночам, только это не кандальник, а просто вор здешний, нижегородский; у него неподалеку, на Печорке, любовница
жила. Да и с дьяконом случилась история
по ошибке: за купца приняли дьякона. Дело было зимой, ночь, вьюга, все люди — в шубах, разбери-ка второпях-то, кто купец, кто дьякон?
Таким образом мы
жили, и, надо сказать
правду, не видя ниоткуда притеснений, даже возгордились. Стали в глаза говорить друг другу комплименты, называть друг друга «гражданами», уверять, что другой такой губернии днем с огнем поискать, устроивать
по подписке обеды в честь чьего-нибудь пятилетия или десятилетия, а иногда и просто в ознаменование беспримерного дотоле увеличения дохода с питий или бездоимочного поступления выкупных платежей.
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они
жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю
правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза
по два навещать старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
В течение всего времени, как Пепко
жил у меня
по возвращении из Сербии, у нас не было сказано ни одного слова о его белградском письме. Мы точно боялись заключавшейся в нем печальной
правды, вернее — боялись затронуть вопрос о глупо потраченной юности. Вместе с тем и Пепке и мне очень хотелось поговорить на эту тему, и в то же время оба сдерживались и откладывали день за днем, как это делают хронические больные, которые откладывают визит к доктору, чтобы хоть еще немного оттянуть роковой диагноз.
— Хозяйка, — продолжал он, —
живет тут внизу, но до нее ничто не касается; всем управляю я. И сестра теперь тоже, и о ней надо позаботиться. У меня,
по правде сказать, немалая опека, но я этим не тягощусь, и вы будьте покойны. Вы сколько платили на прежней квартире?
Правда, что в то время никому и в голову не приходило, что заемные письма именно самые оные краеугольные камни и суть, а только думалось: вот-то глупую рожу Крутобедров состроит, как тетенька, мимо его дома, в Великие Луки переезжать будет! — но все-таки должен же был становой понимать, что какая-нибудь тайна да замыкается в заемных письмах, коль скоро они милую очаровательную даму заставляют
по целым неделям
проживать в Великих Луках на постоялом дворе без дела, без кавалеров, среди всякой нечисти?
Ещё должна сказать тебе
по правде, что ухожу я не куда-нибудь, а просто сошлась с молодым Ананьиным, который давно ко мне приставал и жаловался, что я его погублю, коли не соглашусь
жить с ним.
— Вы сказали что-то длинное, я не совсем поняла. То есть вы хотите сказать, что счастливые люди
живут воображением? Да, это
правда. Я люблю
по вечерам сидеть в вашем кабинете и уноситься мыслями далеко, далеко… Приятно бывает помечтать. Давайте, Жорж, мечтать вслух!
— Идет, и да будет тебе, яко же хощеши! Послезавтра у твоих детей десять тысяч обеспечения, супруге давай на детское воспитание, а сам
живи во славу божию; ступай в Италию, там, брат, итальяночки… уухх, одними глазами так и вскипятит иная! Я тебе скажу, наши-то женщины, братец, ведь, если
по правде говорить, все-таки, ведь, дрянь.
— Что
правда, то
правда, — сказал один из ямщиков, — нашему брату нельзя
жить без грозы; кабы только прогоны-то были у нас также
по полтине на версту…
— В самую средину города, на площадь. Вам отведена квартира в доме профессора Гутмана…
Правда, ему теперь не до того; но у него есть жена… дети… а к тому же одна ночь… Прощайте, господин офицер! Не судите о нашем городе
по бургомистру: в нем нет ни капли прусской крови… Черт его просил у нас поселиться — швернот!..
Жил бы у себя в Баварии — хоц доннер-веттер!
Желание узнать, что есть ли хоть сотая доля
правды в том, что наболтал ему Хвостиков, которому он мало верил, узнать,
по крайней мере пообстоятельнее, как Домна Осиповна
живет, где бывает, с кем видается, — овладевало Бегушевым все более и более.
Пускай
правда, что мужик не привык к кабинетам — всё у него в одной избе, — да
по крайности там уже всё своя семья, а тут на рюминском дворе всего две избы стояли, и в одной из них
жило две семьи, а в другой три.
Лотохин. Ну, вот и прекрасно. Надо
правду сказать, слухов об вас было мало; но это я считаю хорошим знаком.
По пословице: нет вестей — хорошие вести. Знаем, что вы вышли замуж, слышали, что
живете согласно, порадовались за вас. Да и нам полегче на душе стало, одной заботой меньше: выпустили птенца из гнездышка, пусть порхает на своей воле.
Я пришел назад в город очень поздно, и уже пробило десять часов, когда я стал подходить к квартире. Дорога моя шла
по набережной канала, на которой в этот час не встретишь живой души.
Правда, я
живу в отдаленнейшей части города. Я шел и пел, потому что, когда я счастлив, я непременно мурлыкаю что-нибудь про себя, как и всякий счастливый человек, у которого нет ни друзей, ни добрых знакомых и которому в радостную минуту не с кем разделить свою радость. Вдруг со мной случилось самое неожиданное приключение.
— И почему вы полагаете, — закричал он, весь еще багровый от кашля, — что мы желаем завербовать вас в наш лагерь? (Он выговорил Lager по-немецки.) Нисколько нам это не нужно, бардзо дзенкуем! [Премного благодарны! (польск.).] Вольному воля, спасенному спасение! А что касательно двух поколений, то это точно: нам, старикам, с вами, молодыми,
жить трудно, очень трудно! Наши понятия ни в чем не согласны: ни в художестве, ни в жизни, ни даже в морали. Не
правда ли, Сусанна Ивановна?
Нил. Да… прости за
правду! — убежишь ведь! Я
жить люблю, люблю шум, работу, веселых, простых людей! А вы разве
живете? Так как-то слоняетесь около жизни и
по неизвестной причине стонете да жалуетесь… на кого, почему, для чего? Непонятно.
Советница. Смотри, радость моя, я там не была, однако я о Франции получила уже от тебя изрядную идею. Не
правда ли, что во Франции
живут по большей части французы?
— А я к себе доктора жду обедать, — сказал Иван Иваныч. — Обещал с пункта заехать. Да. Он у меня каждую среду обедает, дай бог ему здоровья. — Он потянулся ко мне и поцеловал в шею. — Приехали, голубчик, значит, не сердитесь, — зашептал он, сопя. — Не сердитесь, матушка. Да. Может, и обидно, но не надо сердиться. Я об одном только прошу бога перед смертью: со всеми
жить в мире и согласии,
по правде. Да.